Гибель Британии [журнальный вариант] - Сергей Григорьев

— У нас есть время. И я попытаюсь разогнать туман в вашей голове, надеюсь без труда вас убедить, что туман может быть вещью очень существенной. Если бы вы попросили кратко ответить, на каких элементах основано сельское хозяйство, то-есть благополучие нашей страны, то каждый ее житель ответил бы без долгой думы:

— Их три: 1) нефть, 2) вода, 3) туман.

Мы своими успехами столько же обязаны горным инженерам, как и биотехникам. Впрочем, мы не закапываемся в земные недра в поисках каменного угля, железных руд или иных металлов; здесь нет шахт. Главную массу материалов, необходимых для промышленной техники, здесь добывают с поверхности. Стекло, — вы видите, у нас в зданиях целые своды из литого стекла, — материал. Главная по весу составная часть стекла — кварцевый песок, и им покрыта под почвой вся наша земля. Другие исходные материалы для фабрикации стекла мы черпаем со дна Кара-Бугаза. Доломиты и глины, необходимые для фабрикации портланд-цемента и добычи алюминия в электрических горнах, во многих местах залегают открыто, на поверхности горных скатов. Цемент и бетон (т.-е. цемент + вода + песок) это у нас один из главных строительных материалов. Но не самый гласный. Самый важный строительный материал у нас — лёсс. Что это такое? Это — сгущенная мгла. Кто бывал в Поволжьи, тот знает мглу, которую приносят суховеи с востока. Кто бывал в прошлые века в наших краях, рассказывал, что здесь постоянно мгла, — даль всегда была туманна. Вот лёсс и есть этот сгущенный туман.

— И это — постройка из тумана?

— Именно так. Изучая атмосферу Средней Азии, еще в XIX веке узнали, что туманность ее зависит от неуловимо тонкой, твердой, носящейся в воздухе пыли. Приносится она сюда северо-восточными ветрами. Возможно, что вообще вся пыль вздымается ветрами земного шара и отвевается ими в сложном круговороте над материками и морями. Тяжелые частицы оседают, улетая недалеко, а самая тонкая и нежная пыль, в конце концов, попадает в сухие и холодные потоки, веющие с северо-востока над просторами азиатских пустынь. Великие горные хребты, лежащие между Индией, Тураном и Ираном, преграждают путь северным ветрам, и они тут сеют мглу на землю. Не тысячи, а сотни тысяч лет этот сухой туман падал на склоны северных предгорий. На них скопились из пыли тысячелетий толщи лёсса: местами он залегает верхним пластом в триста метров (около тысячи футов). Вот этот «сгущенный туман» и есть главный строительный материал этой страны; кирпич и обожженная майолика из лёсса — вот из чего главным образом мы строим, как строили и тысячи лет тому назад. Дивный купол Софии в Константинополе, до сей поры никем не превзойденный, построен из кувшинов, сделанных из лёсса и обожженных, — этот свод выдержал несколько землетрясений.

Лёсс лежит на поверхности, его не надо добывать «из-под земли». Он — не только глина для кирпича, — мы добываем его и для земледелия. Лёсс — одна из самых плодородных почв; ему Китай обязан жизнью миллиардов людей: теснота Китая без плодородного лёсса была бы гибельна. Ил ветхозаветного Нила не более плодоносен, чем лёсс Турана. Залежи лёсса у нас столь велики, что мы покроем плодороднейшей почвой все пустыни мира!

Воду и нефть в Новой Стране мы добываем посредством скважин. В странах, где господствуют еще промышленные хищники, не додумываются для выкачивания нефти сверлить скважины глубиною в несколько сот метров, — еще более глубокие скважины мы пробиваем для того, чтобы добыть воду. Нашей эпохе принадлежит открытие, что в толщах земных под нами — огромные массы воды. Если взглянуть на гипсометрическую карту, то вся наша страна и прилегающие к ней земли представятся как бы плоской чашей, при чем дно ее лежит почти на нулевом уровне, а некоторые впадины имеют отрицательный уровень, т.-е. лежат ниже уровня воды в океане. Море Гиркан (Каспий) имеет уровень ниже океанского. Горы, замыкающие чашу, высоки; тяжкие хребты обступают страну подковою на протяжении тысяч километров. Естественно было думать, что при таких условиях в глубоких слоях земли в срединных областях страны находится вода под высокими давлениями. Глубокое бурение подтвердило эту уверенность горнорабочих Турана. Там, где во все эпохи среди голых пустынь были колодцы с грязной солоноватой водой, забили из скважин фонтаны, излились из глубины мощные ключи прозрачных чистых вод, то кристальных, то кипучих, то холодных, то горячих, то почти пресных, то насыщенных содами, тех редких металлов, в поисках которых изрыты варварами-инженерами старого мира целые горные хребты, переплавлены триллионы тонн тяжелых руд. Мы поступим проще, добывая, сколько нам нужно, вольфрама, ванадия, радия, никеля из соленых растворов наших колодцев. Местами наши скважины дают горючие газы, местами — нефть. Но нефть мы ценим по-другому, чем в странах, где еще царит старый строй. Там ведут войны из-за нефтеносных земель, и нефть идет на приведение в движение дредноутов и воздушных бомбовозов. Мы полагаем иное. Теплотворная способность нефти равна, положим, девяти тысячам калорий, а механический эквивалент одной калории равен 427 килограмметрам; значит, при сгорании одного килограмма нефти в рациональном двигателе он подымет с глубины около половины километра пять тонн воды. Нефтяные скважины Турана дают нефти около 5.000.000 тонн в год, что достаточно для подъема из глубины в 400-500 метров 25 миллиардов тонн воды. Если принять во внимание, что Джейгун, одна из самых многоводных рек вселенной, нес в начале века около 50 миллиардов тонн воды в год, а средняя глубина водных скважин в нашей стране сто метров, то выходит, что нефти, добываемой у нас, довольно, чтобы вызвать из глубины земли на поверхность две таких великих реки, как Джейгун. Мы добываем из колодцев примерно одну такую реку.

И старый Джейгун — Аму-Дарья — покорен нами вполне. Мы регулируем таяние льдов в горах рядом мелиоративных мер, мы взяли в свои руки пленившие когда-то воображение поэтов своею недоступностью ледники Гиндукуша и Памира, — мы берем из них воды ровно столько, сколько нам нужно. При чем открылось после измерений, что, удвоив годовой расход воды в Джейгуне, чего мы достигли посредством ускорения таяния вечных снегов, мы не оттаем совершенно горных хребтов и в тысячелетие. Это поистине вечные снега. Повернув течение Джейгуна в его старое русло, впадающее в Гиркан, мы воскресили озеро Сары-Камыш. Урегулировав реки Мургаб и Теджен, мы излишком их вод наполнили впадину песков Коракум, — и там, где еще сто лет тому назад по спаленной пыльной степи, усеянной костями погибших, влачились от одного иссохшего колодца к другому караваны, теперь по раздольной глади озера пробегают окрыленные ладьи. Реки наши текут медленно: мы отнимаем их живую силу сотнями турбин под плотинами электрических централей. В первое время, когда успех глубоких колодцев был еще сомнителен, мы остановили свои взоры на Арало-Синем море русской карты великого чертежа. Джейгун, до совершённого нами поворота в старое русло, наполнял его своими водами в течение семи столетий. Уровень Арала на восемь-десять метров выше Гиркана, вода Арала почти пресная и пригодна для орошения, глубины его незначительные. Поэтому нам не представилось непреодолимых препятствий, когда мы решили открыть водам Арала сток в Каспийское море. Вы видели тихо текущие каналы с ничем не одетыми берегами, — они текут из моря в море, из Арала в Гиркан. Падение этих каналов так рассчитано, что течение постепенно размывает и углубляет их дно. Вот уже около ста лет, как из Арала, площадь которого равна 60.000 кв. километрам, вытекает пять каналов, в целом равных по мощности Джейгуну, а уровень Арала, питаемого теперь только Сыр-Дарьей и еще несколькими малыми реками, понизился всего на три метра. Но это нам дало пять новых судоходных рек, не считая воды, которую мы тратим на орошение прилегающих к каналам земель. Нам нет нужды исчерпывать Арал до дна, его объем равен, примерно, 1.000 кубических километров. Если бы приток вод в него совершенно прекратился и мы вывели бы канал из самой глубокой части Арала, то из него в течение пятидесяти лет изливалась бы река, мощностью равная нашему славному Джейгуну.